«Ну, заочно, может быть, и знаете, хотя не уверена. Я тут бумаги принесла, хочу посмотреть, как ты отреагируешь», — прямо сказала любовница. Елена, которая поднялась в постель, казалось, поняла всё гораздо раньше, чем несчастная Екатерина.
Та от горя соображала гораздо хуже и выглядела настолько несчастной, замоченной, что даже смотреть на неё было тяжело. Глаза ввалились, она ещё больше похудела. Живот, который казался неестественно огромным, выдавался вперёд, создавая впечатление, что она выглядит какой-то непропорциональной.
Но вряд ли внешний вид сейчас был для Кати в приоритете. «Бумаги?», — как-то глупо спросила Катя, видимо, пытаясь понять, что же всё-таки происходит. «У тебя на фоне беременности что, проблемы со слухом появились? Вот смотри, а я посмотрю на то, как ты отреагируешь».
Когда женщина взяла бумаги, увидела своими глазами, что муж развёлся с ней по-тихому и даже не позвонил, пока она пыталась сохранить жизнь их детям, ей стало дурно. Тошнота подступала к горлу. Хотелось наброситься на эту девицу, но не потому, что она была любовницей, а потому, что она насмехалась над ней, издевалась всем своим видом, показывая, что ей наплевать на её состояние, на детей.
Главное, что она отжала мужика, который вообще этого не стоил. Елена просто вытолкнула любовницу из палаты и начался переполох. Как она вообще сюда попала? И, видимо, достанется теперь не только от этой самой любовницы, но и её сестре.
Которая пропустила её сюда и с наслаждением ждала в сестринской, что ей расскажут новые сплетни. Вот только ей предстоял выговор от начальства, а может быть, что и пострашнее. Потому что и так все тряслись над этой несчастной женщиной, беременность которой была огромной проблемой.
Елена вырвала лист из руки Екатерины, скомкала его и выбросила. «Ой, ну и чёрт с ним! Ты только подумай, эта дура рассчитывает, что у них будет счастливое будущее. Она что, думает, что он будет относиться к ней иначе, чем к тебе? Ага, держи карман шире.
Пусть хлебнёт с ним горе. Ничего, она ещё поймёт, как облажалась с тобой. Всё, никаких слёз».
Забыла его, как страшный сон. «Да порадуйся ты. Не надо будет разводиться потом.
Никаких тяжб. Этот идиот всё сделал, чтобы ты теперь была полностью свободна. Он же даже не знает, что всё равно будет считаться отцом детей.
Так что он у тебя ещё тот дурак. Вытрасишь с него алименты до самой копейки, чтобы знал своё место. А любовница пусть потом слюной истекает, видя, как деньги с якобы семейного бюджета утекают к тебе».
Елена говорила так бодро и так счастливо, что даже сама Екатерина почувствовала себя немного легче. Она почувствовала, что ей стало лучше, но ненадолго. Ночью стало гораздо хуже.
Вызвали хирурга, увезли в реанимацию. И теперь все те, кто поддерживал её, стояли вдоль коридора, ходили из стороны в сторону и ждали вердикта. Операция затянулась.
Все поняли, что всё гораздо хуже, чем рассчитывали изначально врачи. И Екатерина не знала, сколько прошло времени. Она лежала на постели, смотрела в потолок.
Сколько времени она провела в реанимации. Сколько она услышала слов от врачей. Что происходило в её голове.
Она никак не могла ответить на эти вопросы, особенно после того, как наркоз стал отходить. Приходил врач. Говорил, что малыша не спасали.
Что в этом её вины нет. Она слушала его, понимала в какой-то степени. А ещё понимала, что просто не может смириться с тем, что у неё никогда больше не будет всего того, что было.
Огромный живот, неудобства, постоянные проблемы со здоровьем. Но самое главное, они были живы. Дышали внутри неё и готовы были вот-вот появиться на свет.
Сколько раз врачи говорили ей, чтобы она не строила пустые надежды, потому что шансы слишком малы. Она не знала, она их даже не видела. Ей их даже не показали, потому что всё, видимо, было совсем плохо.
Снова приходил врач и говорил, что всё в порядке, всё наладится. Здоровье у неё тоже наладится. Нужно будет пить витамины, говорить со специалистом, чтобы не сойти окончательно с ума.
Екатерина лежала на постели и считала до ста, затем обратно, снова до ста и обратно. Иногда казалось, что она совершенно никогда не уснёт. Она то проваливалась за бытие, то снова чувствовала, что просыпается и чувствует эту боль во всём теле.
— Ты слышишь меня? — спросил врач. — Ваш голос я помню. Вы ко мне приходили.
— Сказала она. Он осторожно кивнул. — Я думаю, что мы скоро можем вас выписать.
У вас есть кто-то, кто вас заберёт. Просто вы сейчас в таком состоянии, я бы не рекомендовал вам оставаться в одиночестве. — Сказал он, стараясь говориться так же спокойнее, как и раньше, как будто бы ничего не произошло.
Она слушала его, и у неё в голове происходил какой-то бардак, глупые мысли и сожалению о том, что она много нервничала, винила себя, хотя и неоднократно говорили, что она ни при чём, что нельзя было ничего сделать. Дело было совершенно не в ней. Врач положил свою руку на её ладонь, старался немного привести её в чувства, и она, ощущая его заботу, чуть заметно улыбнулась.
— У меня есть деньги. Я доеду на такси. — сказала она.
А он кивнул. — Мы сделали всё, что могли, и правда. — сказал он.
И у него буквально по лицу было видно, в каком ужасающем он состоянии. — Не переживайте, я всё понимаю. Меня предупреждали сотню раз, предупреждали, чтобы я не строила надежды.
Все говорили, что шансы слишком малы. Они слишком медленно развивались, и я слишком много нервничала. Он только посмотрел на неё, а потом пришла другая женщина.
Видимо, она была психологом, говорила долго, слушала её, что-то подсказывала. И несчастная Екатерина была безумно благодарна этой женщине, которая всеми силами старалась удержать её сознание на волоске. Ещё немного, и Катя провалилась бы в какое-то безумие.
С ума бы сошла, не смогла бы привести себя в чувства. Внутри всё похолодело. — Когда вас выпишут, будет первое время тяжелее.
— Вот мой номер телефона, звоните в любое время, — сказала женщина. Она улыбалась, но в её улыбке не было злорадства, как в улыбке матери. Было сожаление, сочувствие, какая-то мягкость, которая с каждым разговором становилась всё более ощутимой.
И вот Екатерина снова осталась в одиночестве, в палате, и снова ей казалось, что она никогда больше не уснёт. Её окутали страхи, самочувствие, чувство вины, а ещё она знала, что нужно действительно успокоиться, пока она не довела себя до ручки. Прошла ещё целая неделя, мать ни разу не позвонила.
Бывший теперь муж тоже не объявился. Он развёлся с ней потихоньку, пока она лежала в роддоме, ожидая тройню. А теперь она тоже лежала в роддоме, но в тотальном одиночестве, потому что малышей спасти не удалось.
Каждый день с ней разговаривала та самая приятная женщина, постепенно боль от этого отступала. Она верила, что хотя бы один из малышей ещё обязательно к ней вернётся, когда она готова будет стать мамой снова. И тогда она доносит до конца срока, обнимет, прижмёт к себе, скажет, как рада видеть его снова…