В конце концов, не весь мир крутится вокруг тебя, сказал он, а затем психанул и ушел в другую комнату, где мог спокойно посидеть и ворчать себе под нос, как он любил делать. Екатерина смотрела ему вслед и не понимала, как она могла выбрать такого человека для жизни. Как она могла выбрать человека, который ни во что её не ставил? А ведь она любила его, ей казалось, что он тоже её любит.
Как она могла так ошибиться? Она сидела на кухне, смотрела на собственной ладони и понимала, что даже ради мужа не сможет вымыть полы в чёртовой квартире. Она физически не могла нагнуться, живот был просто огромным, а её желание жить резко стремилось к нулю. В последнее время она думала о том, что эта беременность только испортила её жизнь.
В груди где-то теплилась надежда, что когда она родит, она сможет их полюбить, сможет стать достойной мамой. Но чем больше она думала об этом, тем меньше верила в происходящее. И в то, что она может стать достойной матерью своим малышам.
Он хотел, чтобы она родила детей и при этом абсолютно никак не изменила их быт, чтобы она продолжала его обслуживать, обслуживать детей, и все были бы счастливы, все, кроме самой матери, которая превратится в круглосуточный обслуживающий персонал, который никто и ни во что не ставит. Она жутко устала, хотела только одного, скорее родить и почувствовать себя легче. Когда звякнула дверь, было уже понятно, кто там приехал.
Екатерина даже не расстроилась, крайне редко она была рада видеть свою мать. И уж тем более сегодня, но настолько ей было плохо, что все остальное перестало играть роль. Сидит, посмотри на неё, беременность не болезнь, а, давай вставай, посмотри, в каком у тебя беспорядке квартира.
Сказала мать. Екатерина знала, что это Тимур позвонил её матери, это он позвонил, чтобы она пришла, и чтобы он начал жаловаться о ней, а она великодушно поддержала его, затыкая рот в собственной дочери. Такая ситуация повторялась не в первый раз, так что ничего удивительного в этой ситуации не было.
Девушка с усталостью посмотрела на свою мать, но та отрицательно покачала головой. Екатерина понимала, что ждать от матери поддержки глупо, она никогда не будет её поддерживать, всегда станет на сторону мужа, который будет только ухмыляться, и постоянно повторяет, что вообще-то, чтобы его не потерять, она должна делать всё. — Что вы опять ругаетесь, — спросила мать, посматривая то на одного, то на другого участника ссоры.
— Я вообще-то работаю, устаю, пашу как конь. — И что я получаю в благодарность, грязную квартиру и отсутствие ужина? Зачем я должен убирать и готовить, зачем мне тогда нужна жена? — возмущенно закричал Тимур, ударив кулаком по столу. Женщина тут же стала улыбаться и его успокаивать.
Как же Екатерине было противно наблюдать за всей этой ситуацией. Она терпеть не могла, когда приезжает мать, ведь всё начинало крутиться только вокруг Тимура. Никого не интересовало, как она себя чувствует, насколько ей плохо или тяжело.
Все только и делали, что скакали вокруг него, только и замечая, какой он бледный и несчастный страдает. А то, что ей приходится вынашивать троих малышей, вообще никого не волнует. — Ты слышала, что он сказал? Смотри, он сейчас возьмёт и к другой бабе уйдёт.
И что ты будешь тогда делать, троих детей сама что ли будешь воспитывать? Дура, а потом пожалеешь, что вот так вот поступила. Думаешь, что всё вокруг тебя вертится, или ты думаешь, что ты сможешь найти хоть какого-то себе мужика? Вот дура, ей-богу, дура, — сказала мать, размахивая руками. Ангелина Станиславовна жила какой-то собственной жизнью, где готова была поддержать кого угодно, но только не свою дочь.
— Кто-нибудь из вас хоть раз подумал о том, каково мне? — сказала тихо Екатерина. — Боже мой, началось, — сказала мать недовольным голосом, сплёскивая руками. — Беременность не болезнь, твоя мать точно так же говорит, — сказал он, засучив рукава, явно подготовившись, что ещё немного, и он может её смешать с грязью.
— Мам, я ношу не одного ребёнка, троих, ещё и с осложнениями, — сказала Екатерина в надежде, что всё-таки сможет выбить из матери хоть сколько-нибудь значительное сочувствие. Но с каждым днём вера в то, что её мать её поддержит, становилась всё более призрачной. — И что теперь? Кто тебе виноват, что ты такая бракованная? — возмущалась мать.
Она взяла тряпку, стала вытирать столешницы, а муж с Екатериной всё ещё стоял, смотрел на неё так, как будто бы готов был растерзать её. Когда он получил поддержку со стороны или хотя бы рядом была публика, он вообще превращался в какого-то морального урода, который готов был её уничтожить и готов был сделать всё, чтобы она его послушала. Екатерина устала, она устала препятствовать ему тут же поняла, что на этой же почве согласилась тогда рожать.
Он специально испортил контрацепцию, чтобы она забеременела, а потом шантажом не дал ей сделать аборт. Она чувствовала себя рабыней здесь, понимала, что у неё нет права голоса. Он решил, как распоряжаться её телом, решал, когда ей рожать, решил за неё всё, а она уже так устала от этих вечных истерик, что не могла даже ему ничего сказать.
«Посмотри на себя, ты даже не красишься, волосы не убираешь, похожа на какую-то кикимору, конечно, он будет на других баб засматриваться, кому нужна такая, как ты?» возмущалась мать, продолжая вытирать, демонстративно показывая дочери, что она сейчас будет делать всё сама, раз уж её дочь не может этого сделать. Екатерина встала, взяла тряпку, но поняла, что ей даже стоять тяжело. Боль тут же пронзила низ живота, Катя села, а мать рассмеялась.
«Прям трагикомедия в двух частях», — сказала мать недовольным голосом, и на лице у неё ещё блуждала улыбка. «Страдалица, посмотри на неё, раньше в поле рожали и ничего, ребёнка в юбку заворачивали и дальше работали, а тут всё, посмотри на неё, сидит, как Аленушка на камушке и не трогайте её». На кой чёрт тогда замуж выходила, если не можешь даже мужика обслужить? «У нас здоровых, дееспособных мужиков обслуживают лучше, чем больных женщин», — сказала Екатерина, понимая, что раз уж она от матери всё равно никогда не дождётся поддержки, то сможет дать ей моральный отпор, хотя бы попытается.
«Ты мне тут поговори ещё, давай ещё феминисткой заделайся, побрейся на лысо и выходи с плакатом, какая ты бедная, несчастная, дура вы набитая, вон раньше женщины рожали дома сидели, детей воспитывали, а вам, видите ли, надо было лезть, чтобы мы ещё и работали», — сказала мать. Здесь было бесполезно говорить, да и к тому же Тимур, который стоял ухмылялся, вообще весь сиял от счастья, что наконец-то есть человек в этой квартире, который находится на его стороне. «Я и говорила, она меня не слушает, притворяется, что ей плохо, что она не спит.
Я работаю, она дома сидит, ещё и жалуется». «Ты за последние полгода хоть раз домой зарплату принёс? Живём только на мои выплаты, я не вижу никакого профита от того, что ты работаешь», — сказала Катя. «А ты с каких пор стала такая меркантильная?» — спросил он, тут же повышая на неё голос.
«А ты вообще заслужила, чтобы я зарплату домой приносил?» «У Константина нашего вон тоже жена беременна, и ничего, цветёт и пахнет, даже красивее стала, вон какая красотка». «А ты превратилась в какую-то размазню, ещё и дома ни черта не делаешь. Ты посмотри, во что ты превратилась».
Спорить не стоило, потому что тогда конфликт будет продолжаться дальше. Она этот конфликт продолжать не хотела. Да и желания никакого не было даже находиться с ними на одной кухне…