Я сделал для нее все, что только мог. Но подставляться ради нее я категорически не согласен. Хватит с меня.
Она вытворяет дичь, а я отвечаю за нее. Не бывает такому больше». «Черствый ты сын, и нет в тебе ничего человеческого.
Только бабу свою слушаешь. Помешался на ней. Вот кто для тебя семья, да? Родная мать и сестра для тебя пустое место.
Предатель. Нет ничего хуже предательства. Но предатель родной матери — это уже почти сам сатана».
Разъяренная Маргарита Львовна вскочила со стула и ринулась в входной двери, с желанием как можно быстрее уйти. «Послушай, мама, скажи мне, разве я в чем-то не прав?» — с возмущением обратился к ритирующийся матери Филипп. «Да ты ни в чем не прав, ни в чем.
Ты бессердечная тварь, потому что позволяешь так глумиться над своей матерью», накидывая пальто на плечи, резко и с обидой отрезала ему Маргарита Львовна. «Ах, ну да, конечно. Розочка же у нас самая лучшая и самая достойная девочка на всем белом свете.
А знаешь что, мама, раз ты так считаешь, то и продолжай с ней мучиться сама. Это, стало быть, твоя карма — жить вместе с ней. Давай, продолжай дальше с ней сюсюкаться, как с маленькой.
Тогда она тебя вообще замечать перестанет». Филипп еле успел договорить все это, как Маргарита Львовна силой захлопнула за собой входную дверь, чуть ли не контузив тем самым соседей по лестничной клетке. Кажется, она тут же подошла вплотную к мужу и, видя, как по его щекам стекают крупные слезы, обняла его и поцеловала.
А потом прошептала ему на ухо, еле слышно. «Ты молодец. Я тобой горжусь».
«Да, и я горжусь тобой, моя девочка», Филипп ласково прижал к себе супругу, «Я никогда никому не позволю портить нашу с тобой жизнь».