Придя к сыну, Людмила увидела возле памятника маленького мальчика Истории любви до слез
Людмила вошла в комнату сына, оглядела её, вздохнула, улыбнулась и тихо сказала. «Приберусь я тут у тебя, Димочка. Может, выкину что-нибудь ненужное.
Пять лет уже прошло, сыночек, пять лет без тебя». Пять лет назад Дима, сын Людмилы, трагически погиб. И вот сегодня она решила разобрать его вещи, которые не трогала все эти годы.
Всё оставалось так же, как было при его жизни. Да и сейчас руки не поднимались, не хотели нарушать заведенный Димой порядок. Всё же она сняла с полки стопку книг, тетрадок, положила их на стол, начала было перебирать, выскользнула яркая открытка, которую сын, видимо, приберег для какого-то давно минувшего праздника.
Людмила перевернула её, прочла написанное рукой сына. «Мамочка, я тебя люблю». Женщина пошатнулась.
Боль, ничуть не ослабевшая за пять лет, опять обожгла сердце. Женщина прислонилась к стене, но ноги не держали. Бессильно сползла на пол.
Захотелось опять, как тогда, закричать «Нет, этого не может быть!» Но она уже знала, что это не поможет выплеснуть наружу всю боль, которая навеки поселилась в душе. Её сыну, молодому, красивому, здоровому парню тогда только исполнилось шестнадцать лет. Впереди была вся жизнь, долгая, счастливая, полная любви и удач во всех областях.
В этом была уверена она, его мать, да и все окружающие. Ведь Дима был всеобщим любимцем. Но не случилось.
Не судьба или судьба? Отдышавшись после очередного удара горя, Людмила опять обвела глазами комнату. «Я никогда не увижу тебя взрослым. А ведь уже исполнился бы двадцать один год.
Может, всё изменилось бы в этой комнате. Может, уже и уехал бы из дома, начал бы самостоятельную жизнь. Но нет.
Здесь навсегда всё осталось по-прежнему. Ты никогда не женишься. У меня не будет внуков.
Ничего у меня не будет. Ты ушёл и не вернулся. И моё время остановилось».
Жестокая память опять вернула Людмилу в тот самый день, последний их день, последние часы вместе. Сын собирался с одноклассниками в поход. Дима был членом туристического кружка.
Они частенько устраивали слёты, и всё было в порядке. Но раньше никогда не уходили так далеко и надолго. Две недели — это уж слишком.
Людмила помогала сыну собираться, а в сердце не унималась безотчётная тревога. Она не хотела расстраивать сына своими сомнениями, пыталась усмирить сердце обычными разговорами. «Носки запасные возьми».
«Ну как, зачем? А если эти промочишь?» «Они не займут много места, и ты не простынешь. Аптечку взял? Молодец». «Мама, я не в первый раз иду, что ты так беспокоишься?» Успокаивал её сын.
И Людмила чувствовала, что он изо всех сил сдерживает раздражение. «Но так надолго в первый раз. Поверь мне, все мамы твоих друзей сейчас так же переживают».
«Ну и очень зря. Мне даже страшно представить, что будет, когда меня призовут в армию». «Ох, ты собрался меня доконать.
Хоть об этом не говори пока. Об этом будем переживать, когда придёт время. А Борис Фёдорович будет с вами? А как же, он наш руководитель.
И не беспокойся ты, пожалуйста. Сама над собой будешь смеяться через две недели, когда я вернусь. А нервные клетки-то уже тю-тю».
«Или ты хочешь, чтобы я не пошёл, сказал друзьям, что меня мама не пустила?» «Очень хочу. Но знаю, что ты этого не сделаешь даже ради моих нервных клеток». Пыталась шутить Людмила.
Это был последний день, когда она шутила. Смеяться ей больше не пришлось никогда. Целую неделю тогда она пыталась унять тревогу.
И это почти удалось. Всё у сына было в порядке. «Ну вот и всё хорошо.
Осталось всего семь дней. А может, они вернутся пораньше? Хоть на один денёк. Допустим, деньги потеряют, продукты кончатся.
Нет, пусть ничего такого не случится. Пусть всё будет идти по плану. Что мне даст один день? Да ничего.
Главное ведь, чтобы сын был в порядке, счастлив и доволен». Людмила в то время была ещё замужем. То есть был штамп в паспорте, был мужчина, отец её сына…